Посередине кухни стоял голый В. Глаза была закрыты, лицо перекошено, в руке он держал огромный тесак, острием которого пытался тыкать себе в горло.
– Господи, Валера, – я забрала у него нож. – Чего ты вздумал?
Муж тут же схватил другой из стоящей на столе стойки для ножей. Этот, другой, я тоже отняла и кинула в ящик.
– Иди отсюда, – толкнула мужа к выходу. Он хотел было сопротивляться, но тело явно его не слушало.
Проведя тело по коридору, я запихнула его в другую спальню, уложила в кровать и накрыла одеялом. Но муж вдруг резко вынырнул из-под него и побежал в свою комнату. Перед лужей остановился.
– Ой, тут грязно… – покачнулся в недоумении. И, увлекаемый мною, покорно поплелся в другую комнату. Где, наконец, улегся.
Вышел Женька. Он все это время пытался заснуть.
– Слушайте, можно потише, – сказал он, с любопытством заглядывая в спальню.
– Можно. Только что я могу сделать, ты же видишь, какой он. Иди, закрой к себе дверь и ложись спать.
Сын ушел к себе, но дверь оставил приоткрытой.
Мне предстояла адова работа. И я совершенно точно понимала, что я не должна ее делать. Эту противную и грязную работу я не должна делать! Вместо чая ни с того ни с сего поиметь блевотину. Отлично. Как будто это я гудела в ресторане, жрала там водку и теперь должна расплачиваться за свое плохое поведение!
Сначала я запихнула все грязное белье в ванну и залила его водой с большим количеством порошка. Может, до утра, весь винегрет отмокнет. Потом взяла чистое полотенце, намочила его и попыталась пристроить на лице в качестве маски. Булавкой не вышло, вышло заколкой типа крокодил. Для пущей надежности побрызгала полотенце своими фиговыми (то есть инжирными) духами. Надела огромные красные резиновые перчатки, которыми обычно пользовалась моя домработница с крестьянскими руками. Взяла колючую щетку, налила в таз пенящейся от порошка воды и решительно направилась к месту действия. Вытащив тяжеленную тумбочку на середину комнаты, я приступила.
Приступов больше не случилось, фиговое полотенце работало прекрасно. В работе ничего интересного не было. Одна блевотина. На нее ушло минут 15, таз воды, и полтонны бумажных полотенец.
Потом я допивала холодный чай с кислым творогом. И смотрела по телевизору неинтересное кино.
А муж мирно спал в моей спальне. Там, где пахло мимозой.
Теннис и арбузная корка
Когда он вошел на кухню, я как раз собиралась есть. Достав из холодильника кастрюлю с ухой (сколько будет, бедная, стоять), я водрузила ее на плиту.
– В теннис пойдешь играть? – как всегда не вовремя произнес муж.
– Я есть хочу, вот обедать собралась. Ты уху будешь?
– Нет, конечно. (С некоторых пор он не обедал в надежде похудеть еще больше). Слушай, а может быть, нам вообще этот стол убрать, а? Зачем он там стоит, место занимает? Вы же категорически не желаете играть со мной. Причем, никогда. На хрен мы его вообще покупали, деньги тратили, – сказал муж. В его голосе ощущался наезд, в глазах вспыхнул недобрый огонек.
– Ну, иногда все-таки играем, – как можно более мягко парировала я, наливая суп в тарелку, очень уж не хотелось вместо обеда поиметь скандал. На что муж, смерив меня уничтожающим взглядом, промолчал и вышел из кухни.
Минут через двадцать, впрочем, он туда вернулся. Я к тому времени, поев, возилась со стиральной машиной. Постиранное белье надо было вынести на улицу и развесить на сушилке.
– В теннис пойдешь играть? – как ни в чем не бывало спросил он.
– Нет, – спокойно ответила я, стоя посреди кухни с грудой тяжелого мокрого белья.
– Почему?
– Не хочу, – сказала-отрезала я и, выйдя за дверь, направилась к беседке.
Я успела сделать четыре шага, когда, шлепнув меня по спине, к моим ногам приземлилась обгрызенная увесистая арбузная корка, со свистом вылетевшая из кухни.
Билет
Наш помощник Назим уже целый месяц жил на низком старте. Он хотел уехать еще в начале августа, сразу же после нашего возвращения из отпуска. Однако сделать ему это не удалось, поскольку, начав поиски человека для его подмены, мы почти сразу же поняли, что дело быстро не сделается. Помощника по хозяйству на 600 долларов, которые мы планировали назначить в качестве зарплаты, найти оказалось очень трудно, а может даже и невозможно. Поиски затянулись. Агентства подняли ставку до 700, и мы сдались. Стали искать сами. Через Толика, человека деятельного и вездесущего, знакомого нашей домработницы, нашли, наконец, нечто подходящее. Иван из Молдовы согласился на 600, внушил нам некоторое доверие своим 54-летним видом и въехал в дом к Назиму на следующий же день. 29 августа Назим попросил меня купить билет в Душанбе.
В машину мы садились порознь. Мой муж прождал меня возле авиакасс полчаса. За это время успел выпить в придорожном кафе «мохито» за 270 рублей и слегка надуться – ждать он не любил, если не сказать резче, зато любил заставлять ждать других и никогда не чувствовал себя виноватым или обязанным. Поскольку ключи от «Мерседеса» были у него, сев справа от водительского места, он завел двигатель. По выражению его ставшего вдруг красным лица я поняла, что сейчас начнется. Так и случилось. Но живописнее, чем я ожидала. Когда я заблокировала двери и тронулась, Он зазвучал. Жаль, что не могу передать громкость – долби сарраунд.
– Ты что, сука, не слышала, что я тебе утром сказал? Я четко сказал тебе, что Назим должен остаться еще на неделю: во-первых, он не успел доложить камень по забору, а во-вторых, он еще должен откачать канализацию. Или тебе вообще насрать на все? Может ты сама будешь говно выгребать, а, тварь? Вообще меня не слышишь, принципиально? – с этими словами муж вцепился мертвой хваткой мне в руку.
К тому моменту я уже вырулила на Тверскую, сделав круг по 2-й Тверской-Ямской, и поравнялась вновь с тем переулком, где находились кассы. Несколько опешив от столь жесткого и, главное, неожиданного нападения, и поняв, что в очередной раз сделала что-то не так, я остановила машину и покорно начала объясняться.
– Про канализацию я не слышала, потому что машина приезжала вчера, и я была уверена, что все сделали. А билеты на завтрашнюю ночь я взяла всего лишь потому, что больше до 14 числа билетов в Душанбе нет, совсем – там какой-то форум будет, и все продано делегациям, даже бронь авиалиний забрали. Единственная возможность или завтра, или уже после 14, а это через две недели. Назиму каждый день звонит семья и спрашивает, когда же он, наконец, приедет, как обещал месяц назад. Камень положит новенький, Иван, надо же ему с чего-то начинать. А канализацию откачаем завтра, еще целый день есть… Но если ты против, то я могу прямо сейчас пойти и сдать этот злосчастный билет, потеряем всего 10 процентов, 850 рублей…
– Да, сейчас! – заорали с соседнего сиденья. – Я буду кому-то дарить тысячу! А ты ее, сука, заработала! Ты, тварь, теперь самостоятельные решения принимаешь, да? Меня уже на х… послала, со мной уже советоваться не надо, да? – тут он перехватил мою руку выше локтя и сжал так, что слезы брызнули из моих глаз. Отвернувшись, чтобы не расплакаться, я левой рукой нажала на ручку двери и попыталась ее открыть. Желание вернуться и сдать билет боролось во мне с желанием выскочить из машины, бросив в ней все что было – и сумку с деньгами и документами, и изрыгающее слюни и ругань тело моего мужа.
– Куда собралась, сволочь! А ну, закрой дверь и поехали домой!!!
– Пока мы не отъехали далеко, я хочу пойти сдать билет. Разницу отдам тебе с зарплаты, а Назим уедет позже, – пытаясь вернуть самообладание себе самой, спокойно проговорила я.
– Чего ты заработаешь, чего ты заработаешь? Ты на своей сраной работе можешь только время проводить, а что делается дома тебе глубоко наплевать, тебя ничего не интересует. Убиралась бы уже куда-нибудь, туда, где шатаешься целыми днями, потаскуха! И ничего сдавать не надо! Пусть уеб… вает.
(В этом месте, по законам жанра, уже должна была пойти пена из его рта, которая многое бы объяснила, но ее не было. Ее никогда не было).
Мимо по улице проходили люди, но стеклопакеты не пускали их внутрь. Люди ничего не слышали. А мне казалось, что я могу протянуть руку, схватить любого из них, и он мне обязательно поможет, вытащит из плена этого громкоговорителя. Но я не пошевелилась. И мой заботливый муж продолжил:
– Говно будешь ты сама выгребать! Я тебя его жрать заставлю, чтобы задумалась, куда оно девается! Жрать заставлю!